1 стр.; 2 стр.; 3 стр.; 4 стр.; 5 стр. продолжение >>>
Многие парни блюют отойдя от самолета метров на двадцать. Солдаты жадно опустошают содержимое своих фляжек с остатками литовской прохладной воды. Офицеры и прапорщики, кто покуривает, кто пьет личную затаренную раньше минералочку. Звучит команда старшего офицера на построение. После проверки личного состава, полковник ставит задачу на марш-бросок в пять километров до городка учебного Ферганского полка ВДВ. Офицеры перешли на бег, и вся наша солдатская масса подчинилась общему привычному порядку и весело побежала. Минут через двадцать кто-то из солдат стал отставать, кто-то даже упал. Полковник из уазика не унимается, приказывает продолжать бег и нести «раненных» на себе. Бежать в парадке, а это галстук, фуражка и туфли для увольниний в город, настоящая пытка. Прапорщики недовольно бурчат и вскоре дружно отстают от колонны и переходят на шаг. Через час бега мы прибываем в городок учебного полчка. Солдаты находят какой-то ржавый металлический бак на четырех таких же ногах, с множеством краников и струйками прозрачной воды. Оказавшийся пунктом для умывания и мытья котелков. Мы раздеваемся до пояса, обливаемся и пъем воду. У меня все плывет перед глазами, я пъю эту необычайно вкусную воду и не могу напиться. Солдаты разбредаются в поисках тени, падают на махонькую травку, под каким-нибудь колючим кустиком и отрубаются с улыбкой на лице. Офицеры столпились вокруг одного солдатика, которому стало плохо во время марша по долине. Кажется ему делают искуственное дыхание. Любопытных солдат не подпускают. Полковник звонит в штаб полка, потом в госпиталь, страшно ругается. Двое солдат бывших при нем, несут потерявшего сознание курсантика в уазик, туда же запрыгивает один из молодых прапорщиков. Джип срывается с места и уносится куда-то прочь.
Несколько побеленных глиняных длинных казарм, спортзона, десантный городок, ржавая парашютная вышка без купола наверху, беседка — курилка, аллея высоченных пирамидальных тополей уходящая куда-то далеко к предгорьям... и ни души. Вот и все, что врезалось в мою память в этой ферганской долине. Под ногами выжженная солнцем земля превратившаяся в высохший цемент. Городок пуст, словно отряд крестоносцев, где - то в Марокканской пустыне был застигнут страшной вестью о приближающихся тучах арабских воинов и в спешке ушел куда-то в горы. Лишь через полтора часа, когда солнце спряталось за высоченным хребтом и многие из нас стали приходить в чувство от нестерпимой жары, мы заметили на флагштоке, высоко в прозрачном синем небе красный флаг. Он бился в потоках вечернего ветра будто алый парус в морских просторах. Я лежу и смотрю на него улыбаясь. На мгновение вспоминаю Черное море, Новороссийский пляж, свою мечту о службе в морской пехоте. Мне кажется, что я на палубе огромного десантного корабля гордо бороздящего средиземное море... Мне не то чтобы весело, но все же радостно на душе. Я в десанте, пусть не в морском, зато в самом настоящем — воздушном, на неизвестной спрятанной в горах маленькой заставе парашютистов. Рядом такие же парни с крепкими нервами и сильными мускулами. С каждым днем мы становимся тверже, мудрее и старше. Уже не услышишь в наших беседах в курилке о разной ерунде случавшейся с нами там, в той прошлой детской жизни. Парни просыпаются и многие смотрят в небо, на флаг, на горы. Приходят офицеры, мы строимся и отправляемся на ужин. В большой палатке расположены длинные деревянные столы, точно такие же, что кормили солдат еще в войну 1812 года. Фонари качаются на ветру, в столовой полумрак. Каждому входящему десантнику выдают по две таблетки и заставляют немедленно проглотить. Таблетки пахнут хлоркой, мы морщимся, но глотаем их. Так надо. На ужин сладкий горячий чай. Все остальное есть у каждого солдата, но оказалось, что почти все сухпайки отданы днем маленьким жителям Ферганской долины. Я жую галеты, парни передают по столам оставшиеся банки с со свиной тушенкой и гречневой кашей. Каждый загребает по ложке и передает банку дальше. Есть особо не хочется, зато чай очень вкусный, не такой как в Каунасе.
Я присел у белой казармы, нашего дома на эту ночь. Из темноты появился командир взвода. Семенов сказал, что завтра утром мы вылетаем в Афганистан и попросил выполнить одно важное для него дело. Потом постоял в задумчивости, махнул рукой и сказал; «Ладно, утро вечера мудренее!» и ушел в ночь. Сверчки и цикады поют так громко, что их треск распространяется повсюду, отражаясь от черных предгорий и возвращаясь в самые уши. Эта мелодия не утомляет, она прекрасна и вечна, словно маленькие ангелы поют бесконечную мелодию жизни. Они будут петь всегда, если даже случится непоправимое и я не вернусь из той неведанной страны, в которую мы влетим завтра. Странное необъяснимое состояние от которого встают дыбом волосы на затылке и бегут мурашки по всему позвоночнику. Где — то внутри меня все сжалось от едва тлеющей тоски по родителям. Особенно по моему папке, который только с виду всегда дерзкий, смелый и независимый. Если со мной случится несчастье, он точно не выдержит этого удара. Мама, она всегда ласковая и ранимая, но внутри необычайно сильная. Я думаю она сможет пережить... Конечно эти картины нужно прогонять, иначе они заполнят все мышление и в конце концов спровацируют опасную ситуацию. Мысли мои плавно перестроились и потекли совсем в другом направлении. Я вспомнил как очень давно, наверно в первом классе мама читала нам с сестренкой книжку про путешествия Синбада-Морехода, превращения Халифа-Аиста и волшебную лампу Алладина. Сказки древнего востока будоражили мое воображение и снились мне по ночам, они пленили меня и звали к себе. Ха, ну что ж завтра все мои мечты станут явью и я увижу волшебную страну — Афганистан.
Мы вошли внутрь пустой казармы. Тишина как в морге. Удивительно бедная обстановка, деревянный пол времен борьбы Красной Армии с басмачеством в Средней Азии. Старенькие стены с облупившейся краской. Солдатские кровати стоят в один ярус, второй просто не вместится, потолок слишком низок. Пара горящих лампочек на весь длинный коридор. Где-то в углу трещит радио-транзистор; - «Яростный строй отряд, радостный строй гита-ар! Словно степной пожа-ар песен костры горя-ат... Но одержимость всегда права, когда находит свои слова!» Когда-то давно, год, два тому назад, я очень любил эту песню, готов был слушать ее ежедневно. И сейчас она пробудила во мне спящее мужество, протрезвила от мрака и тяжелых раздумий. Неожиданно из того же темного угла послышался шорох и с двух кроватей поднялись два высоких загорелых словно черти, и очень худых старших сержанта — десантника. Видок у них был отвязный. Они ухмыльнулись глядя на нас и завели разговор:
- Молодняк, здорово! Располагайтесь, выбирайте себе кровати, матрацы там в углу, одеяла там же. Можете ложится и дрыхнуть. Надолго к нам? - обратились они ко всем сразу.
- Не, завтра уже в Афган!
- А, ха, смертнички! А куда?
- Вроде в Кабул, дальше не знаем! Может куда нибудь в Кандагар. - ответил один незнакомый мне парень.
- Если в Кабул, считайте везунчики, там духов-то почти не осталось, всех наша десантура перебила. Если в Кандагар, считай не повезло, Баграм — такая же ху.ня! Джебаль тоже полная жопа! Откуда сегодня прилетели, голубки?
- Кто откуда, но все с Литвы.
- А, ясно, лабусы значит. Не страшно лететь в Афгани!
- Нет конечно, вообще по хрену! Мы чо не десантники, мабута что ли? Да мы голыми руками этих бородатых! И все!
- Ха, ну-ну! С голой жопой на пулемет, ха.
- А вы здесь служите? А где другие солдаты, курсанты?
- Там давно уже все! На прошлой неделе разлетелись, голуби, - сержант нехотя махнул рукой в сторону гор и вновь сунул руки в карманы.
- А вы что же?
- Мы, хм, а мы уже свободные личности, через пару деньков домой. Отслужили на ху...!
- В Афгане, что не были? - спросил здоровый и смелый верзила.
- Чо, салаги, любопытные! Были мы там, были! Не долго, в прошлом году! За полгода несколько ранений, контузия, тиф, вон у моего кореша и тиф и желтуха. Хватит? Здесь короче лечились, потом хотели нас обратно отправить, чтобы мы там точно сдохли! Врач местный, нашел дистрофию, нас и оставили! - мы переглянулись и в разнобой стали спрашивать у дембелей про Афганистан.
Оказалось, что они здесь на учебной точке, почти год. Этот городок лишь точка, максимально приближенная к диверсионному лагерю в горах. Чтобы солдаты привыкали сразу к горной обстановке, никаких излишеств. Сержанты доходяги принимают молодых, следят за городком, в общем ждут увольнения в запас. Еще мы узнали что за афган им вручили по медали за «БЗ», и что роты где они служили, наполовину полегли в боях с духами, где-то в окрестностях Джелалобада.
Я подобрал себе более менее живой, без дырок, матрац, получил у сержантов серые простыни и в минуту отрубился до утра. Может тело мое спало, но мозг судорожно размышлял: «Неужели это правда, что роты, где служили эти сержанты, наполовину уничтожены. Бред какой — то! Врут наверное вояки? Точно врут, не может этого быть! Ну пусть не наполовину, пусть поменьше!?» Я закрылся одеялом с головой.
Сержанты видимо снова включили свой транзистор. Я приоткрыл одеяло и стал слушать. Эдита Пъеха как-то жалобно пела: «Свэтит незнакомая звезда, снова мы оторваны от дома, снова между нами города, звездные огни аэродро-ма. Надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым, чтоб порой от жизни по-лу-чать, радости скупые телегра-а-ммы! Надежда, мой компас земной, а удача награда за сме-елость, а песни довольно одной, чтоб только о доме в ней пе-елось!...» Все мое существо сжалось, сердце колотилось не в такт и как-то жалобно. Я вспомнил отца и маму. Заснеженный аэродром какого-то маленького городка, куда мы с мамой прилетели к внезапно заболевшему отцу. Батя работал здесь вторым тренером местной хоккейной команды и сильно простыл на одной из тренировок. Мама отпаивала его бульоном и чаем с малиной. Она бранила отца, что тот неисправимый романтик-хоккеист и даже дурак готовый работать за гроши, лишь бы это был хоккей. Отец кашлял и соглашался. Мы забрали папку домой. Мама была довольна, а я счастлив. Городок провожал нас страшным морозом и пургой, кажется это был Череповец. Название конечно еще то.
А я вырос и стал еще большим дураком чем мой отец. Завтра, нет, уже сегодня, я полечу в командировку в далекую и опасную страну. Где русским солдатам отрезают головы и вспарывают животы. Где молодые пацаны за год становятся высохшими стариками переболевшими тифом и желтухой. Что еще? Ха, где я буду простым солдатом, который в общем-то расходный материал, просто ветошь и дерьмо! Мясо! Нет, я все равно полечу туда, я не допущу, чтобы меня заменил пугливый деревенский паренек, я справлюсь! Ха, до встречи Афганистан!
Немного поворочившись, я тревожно уснул. Чистейший горный воздух и цикады сделали свое дело. Приснился мне пыльный Афганистан, наш самолет все садился и снова садился в пустыню. После приземления нам раздали винтовки. Почему винтовки? И по горстке патронов. Мы бежали с ними сквозь ветер и пыль. Я не как не мог представить себе врага, образ душмана ни как не вырисовывался в моем подсознании. Душманов я так и не увидел, только ветер и песок. Под утро мне приснилась моя медсестра из Каунаского батальона, она была в майке-тельняшке из которой то и дело выпрыгивали непослушные маленькие лимончики с розовыми почти острыми сосками и в прозрачных трусиках с кружевами, сквозь розовый шелк которых угадывался заросший нежной растительностью упругий девичий лобок. Она смотрела на меня и была совсем рядом, я видел ее розовый ротик, карие глаза и пышные длинные волосы падающие почти до пояса. Она была счастлива со мной и я с ней, мы просто смотрели друг на друга не соприкасаясь пальцами наших рук, но на самом интересном эпизоде меня растолкал Витек - мой друг по нашему несчастью, или счастью. «Подъем великий мастурбатор из вдв, самолета заждалась! Однако, ха!»
Утром, после завтрака, пронесся слушок, что солдатик, которого вчера откачивали после марша, помер в госпитале, а вернее еще раньше в уазике «бешеного» полковника. Этот слух в солдатской среде распространили вездесущие прапорщики. Мы конечно поверили и молча почтили пацана, так и не долетевшего до своего Афгана. Горько, а может судьба оберегла его и не позволила пересечь эту грань? Кто его знает, никто.
В общем оставшиеся в Фергане ребята прилетели вслед за нами на второй тушке. В клубе нас примерно двести молодых солдат. Об этом доложил огромный майор, тому самому полковнику, который жал мне руку на аэродроме. Полковник требует уточнить количество новобранцев, цифра двести ему явно не нравится, у него дергается щека. После поголовного пересчета нас оказалось сто девяносто семь, не считая десятка офицеров и нескольких прапорщиков.
Если нас из Гайджюная летело двести пятьдесят, значит в Фергане остались полсотни десантников, наверно прилетят завтра. Потом я узнал, что в Кабул они не полетели, на «АН-12» их забросили прямиком в город Баграм. Баграм это слово от которого мне становилось жутко. От этого набора букв веяло холодом и дикостью. Я не хотел в Баграм и мечтал лишь об одном, остаться здесь в десантной дивизии на краю Кабула. В Баграм улетел Жека Бутаков. Добрый уральский парень. Странно, за каких-то пару часов я привык к этому аэродрому, к военному городку, к этому пыльному воздуху и жаркому солнцу. К этому комдиву с огромными лапами тигра и улыбкой джоконды. Леонардо Давинчи, Ван Гог, Пикассо, папкины книги, холсты, мольберт, как вы далеки от меня. Я осмелился растянуть пространство на тысячи световых лет. Не спросясь никого, я захотел проверить себя на прочность. Ха, я не ожидал, честно не ожидал, что игра моя зайдет так далеко. Ну что ж, главное теперь спокойствие и хладнокровие. Я вернусь, я обязан вернуться и нарисовать все, что предначертано свыше! Вы слышите, живые вещи мастерской художника, я вернусь!
В уютном кинозале мы уснули и спали не меньше получаса, пока клуб не наполнился множеством офицеров из всевозможных полков, батальонов, отдельных рот непонятного нам пока назначения. Один усатый капитан, пришел с гитарой, уселся в первых рядах и принялся подбирать аккорды. Он похож на кота, того что ходил в сапогах. Вначале вызывали вновь прибывших офицеров и прапорщиков, я заметил как моего командира вызвали окриком:
- Отдельный батальон связи! Старший лейтенант Семенов Александр! Здесь? Прилетел?
- Так точно! Я здесь! - четко и громко ответил взводный.
- Хорошо, подходите ко мне, - Семенов быстро оказался перед офицером, - Я капитан Сойкин, заместитель начштаба отдельного батальона связи дивизии. Подождите, я заберу с нами нескольких бойцов. Нам нужны замы начальников радиостанций и пять, шесть радиотелеграфистов. Минутку.
- Конечно товарищ капитан. Кстати со мной два солдатика с Каунаского батальона связи. Радисты на «Чайке». Это мои с первого дня службы, я их возьму?
- Ну поглядим, у меня тут список есть, получится и твоих возьмем. А ну, кто, посмотрю по своему списку?
- Одуванчиков Александр и Кинжибалов Виктор.
- У-у? Нет таких в моем списке! Ну поглядим, может получится их взять? Не грусти Саша, здесь, в этом ангаре, пути расходятся у многих. У солдат и офицеров тем более, многие уже не встречаются никогда. Да я не в том смысле, просто гарнизонов много! По всему Афгану! А солдат и младших офицеров не хватает. Да ну, на ху... все это, к чертовой матери! Буд-то мы двужильные. Я грешным делом, думал, что в апреле, мае, все домой полетим, а тут, ха, бля, вот вас новеньких принимаем! А ты будешь служить во второй роте, там «Кшм-Чайка» нет!
- Бр-бр, не совсем понял, а что там есть? - настороженно спросил старлей.
- Все нормалек, увидишь! Тебе понравится?
- Я ведь на капитанскую должность прибыл? Ротным, не меньше!
- Саш, будешь и ротным, все путем... - капитан хитро улыбнулся.
Офицеров и прапорщиков разобрали быстро, вот и дошла очередь до нас, выпускников учебок из Литвы. В основном мы рядовые, разные младшие специалисты для ВДВ. Почему я и все другие парни не получили звание младший сержант или хотя-бы ефрейтор, нам не известно, наверно не нужно столько младших командиров в Советской Армии. Зачем учились тогда полгода в сержантской учебке? На это есть правильный ответ, он же крылатое выражение появившееся в недрах солдатского молодняка: «Сержантская учебка это не то место, откуда можно выйти сержантом, а то место где живут страшные сержанты они же твои младшие командиры и козлы».
Почему-то весь этот процесс по разбору нашего брата-солдата по воинским частям, мне напомнил рынок рабов в Древнем Риме. Усатые, грубые и черствые, пыльные и возрастные прапора и рано поседевшие молодые капитаны выкрикивали фамилии «рабов - гладиаторов». Солдаты молча вставали и выходили строиться на улицу, на лицах у многих я заметил налет растерянности и непреодолимой печали. По другому и быть не могло, они стояли перед пропастью неизвестности, где на кон была поставлена собственная жизнь. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы понять: «А ведь здесь могут тебя запросто шлепнуть, и будь здоров; Вася, Петя, Саша, Рустам, Тимурчик, Володенька, Лешик! И полетят клочки по закоулочкам, ни за хрен собачий».
Я сжался в комок, словно мокрый котенок и пытался услушать свою фамилию. Мне нужно одно, попасть со взводным в один батальон, а там уж он заберет меня к себе во взвод. Я знаю этого человека и по настоящему доверяю ему. Теперь мы с ним на одной планете, вернее на чужой. Скорее всего это он забрал Витька и меня в Кабул, а то загремели бы мы в самое пекло, Джелалобад или Баграм, а может в сам Кандагар, где по рассказам «Рэксов ВДВ», полный пиз.ец. Разобрали солдат в полтинник, артполк, в 357-й - «крепостной» полчок, саперный батальон, в отдельную 80 — ю, разведроту. Дошла очередь до батальона связи. Все тот же маленький капитан Сойкин стал называть рядовых и ефрейторов, согласно своему списку. Меня и Витька в нем не оказалось. Мы переглянулись. Мне стало тоскливо и одиноко. Такое чуство, что тебя выбросили на помойку, как нашкодившего щенка. Почему мы не...? Витек что-то прошипел похожее на: «Да и ху... с ними, видать Шурик получим мы ордена, посмертно». Сердце мое немного замерло, я ничего не ответил, закрыл глаза и мозгом увидел своего ротного командира Каунасcкого батальона.
|